Агафон Евлампиевич зябко передёрнул плечами и натянул пуховое одеяло прямо под ноздрястый нос и с неудовольствием покосился на широкую горячую спину Марфы Петровны, которая тихо сопела рядом. Было темно, и только свет бледной зимней луны тускло освещал дородную спину супруги. Но Агафону Евлампиевичу вполне хватало и этого, чтобы представить всю картинку целиком, благо прожили-то они в мире и согласии немало лет, и секретов уже не осталось. Агафон Евлампиевич тоскливо и прерывисто вздохнул: «Эх, бы сюда сейчас не драгоценную Марфу Петровну, а соседскую Лизаньку!» От этой мысли у него даже лысина немного вспотела и глаза увлажнились от умиления. Как эта егоза нынче утром перед его окном на пруду на конёчках каталась! Щёчки раскраснелись, пушистая коса расплелась, юбочка развевающаяся ветерком приоткрывала стройные щиколотки, туго замотанные в нарядные шерстяные чулочки. А как она озорно и задорно смеялась, когда падала! Да… А ведь наверняка знала проказница, что Агафон Евлампиевич из-за занавесочки тайком за ней наблюдает, оттого и резвилась сверх всякой меры. Эх, молодёжь. Никакого стыда…
Агафон Евлампиевич мысленно представил на её месте Марфу Петровну. Представил… с трудом, конечно. Уж лучше бы и не представлял эту корову на коньках. «Ещё и лёд-то продавит своим весом» , - раздражённо подумал он.
Спать не хотелось… « А вот ещё дамочка прелестнейшая намедни к купцам Овсовым приезжала в гости. Та ещё штучка! Каблучками цокает, по-французски слова незнакомые картавенько и так волнующе щебечет, в кружевной платочек хихикает и глазками так и стреляет, так и стреляет!» Агафон Евлампиевич даже дышать стал чаще в спину супруги, так разволновался от разных мыслей неприличных. Марфа Петровна завозилась, громко шмыгнула и сладко и протяжно вздохнула. Она не знала ни одного французского слова и была проста и незатейлива как бадейка для квашни. Агафон Евлампиевич представил свою половинку в нарядных ботиночках с подковками и кружевным платочком… Фу. Противно-то как стало! Его ещё раз передёрнуло от неудовольствия. «Нет уж, чего там всяким пустым мечтаниям-то предаваться» - грустно подумал он и , приблизившись к широкой спине супруги и вложившись в неё ложечкой, мерно и сонно засопел…
Марфа Петровна не спала… За окном мела метель, на наличниках уже намело сугробы, но в доме было тепло и тихо, и только в печи ещё потрескивали догорающие дрова. Длинный нос Агафона Евлампиевича, уткнувшийся ей в спину, щекотал и мешал ей заснуть. «Скоро Рождество, надо бы пирогов с капустой и черникой напечь да в горнице порядок что-ли навести» - сонно подумала она. Некстати она вспомнила заезжего гусара Амфибрахия Золотокопытского с лихо закрученными шикарными усами и чёрными как уголь глазами. Он тогда приложился к её ручке, наговорил всяческих приятностей и долгим профессиональным намётанным взглядом окинул её жаркие прелести и цокнул языком. Сердце неизбалованной мужской лаской Марфы Петровны затомилось сладкой истомой, и круглое лицо залилось стыдливой краской от такого неприличия. Ещё почему-то ей вспомнился молоденький корнетик Прошенька с шёлковыми кудрями и нежной щетинкой на румяных щёчках… «А уж Прошенька-то к чему вспомнился-то?!» , - ужаснулась Марфа Петровна своим же мыслям. « Надо в церковь сходить да свечку поставить» , - решила она, засыпая…
Они лежали , тесно прижавшись друг к другу, и каждый думал о своём. Просто была зима… её надо было пережить… а вдвоём теплее… а, может, они были слишком стары друг для друга… кто знает… ведь они были ровесниками…